dragon age • век дракона
Fenris • Фенрис
эльф. беглый раб, охотник на работорговцев. original / hayden christensen.
описание персонажа:
• • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • •
Своё старое имя он предпочёл бы забыть, он предпочёл бы не знать его вовсе. Заросшее пылью зеркало в киркволльском поместье Данариуса отражает тускло исходящий от лириумных меток след. Фенрис не знает, как выглядел Лето, знает только — не так.Иногда ему кажется, что в нём нынешнем Данариуса больше, чем его самого. Всё, что он делает, продиктовано ненавистью, которой обучил его магистр, называвший себя хозяином Фенриса. Всё, что он может сделать — даровано его же страшным экспериментом. Фенрис пытается вспомнить, о чём он думал до того, как он получил право носить свои метки, до того, как тяжёлая крышка саркофага опустилась, и стало темно.
Пустое — теперь всё равно ничего не изменить. Даже если бы Фенрис знал, чем он станет, даже если бы видел всех призраков, что следуют за ним безустанно, он бы не сделал иного выбора. Лето был рабом, Лето не желал ничего, кроме свободы для матери и сестры, и иного пути не было. Он мог бежать, он мог прожить всю оставшуюся жизнь, присматриваясь к теням и прислушиваясь к шорохам. Его жизнь была бы непростой, но принадлежать бы стала только ему. Однако у Лето была семья, и она для гончих Данариуса была лёгкой добычей. В итоге, должно быть, ему повезло.
Повезло, что среди рабов Данариуса не нашлось того, кто был бы равен ему по силе. Повезло, что хозяин выполнил своё обещание, даже когда Лето потерял все свои воспоминания.
Обмен получился на редкость выгодным. Мать и сестра Лето получили свободу. Данариус получил возможность сделать из раба произведение искусства.
Много лет спустя Фенрис научится делать собственный выбор, научится обращаться со своим даром, как сам посчитает нужным, но тогда — тогда у него не было желаний, кроме желаний Данариуса, у него не было силы, кроме той, что хозяин вложил ему в руки. Магистр же приобрёл никак не меньше, чем его верный раб. Всего нескольких демонстраций способностей Фенриса хватило, чтобы его хозяин сделался окутанным ореолом чистой силы. Данариус магией пользовался так, будто она, равно как и всё в этом мире, принадлежала лишь ему по праву, будто была создана лишь для того, что исполнять его желания. Он в это верил и заставил верить других. Фенриса, наверное, тоже. Его жизнь была выжжена лириумом подчистую, не осталось и обгоревших обломков. Остался только Данариус. И пока он позволял везде следовать за собой — Фенрис следовал.
Всё кончилось, когда вечная война с кунари разлила между Фенрисом и его хозяином океан. Корабль Данариуса растворялся в тумане, будто художник стирал неудачный набросок. Фенрис остался на берегу. Один.
Он должен был там умереть. Сколько бы раз Фенрис ни прогонял в своей голове год за годом, битву за битвой, каждый раз он приходит к одному — он должен был умереть на Сегероне. Он надеялся, что умер на Сегероне, и всё, что было дальше — порождённый агонией бред.
Фенрис был спасён, хотя спасать его вовсе не следовало. Воины тумана исцелили его раны и исцелили его разум. Тогда казалось, что путь сделался ясен, он должен был присоединиться к своим спасителям, он должен был сражаться за то единственное, за что сражаться действительно стоит. Свобода. Фенрис никогда по-настоящему не знал значения слова, пока не очнулся среди тех, кто только свободой и жил. Одни хотели обратить их в Кун, другие — надеть оковы и увезти в позолоченную Империю. Но воины тумана не становились рабами — умирая, они орошали землю своей кровью, и больше никто не мог увезти их прочь. Они обучили Фенриса тому же, обучили сражаться, как сражаются сами. Казалось, он проснулся ото сна и теперь видел, как был глуп, вверяя свою жизнь тому, кто требовать её не вправе.
Когда месяцы спустя Данариус вернулся за своим рабом, воины тумана стали его защищать, как своего. Однако одно слово хозяина имело больше веса, чем те месяцы, что Фенрис прожил свободным.
Он убил всех, на кого показал Данариус. Всех, с кем Фенрис делил кров, с кем он впервые был равным. Лишь когда битва затихла, Фенрис понял, что сотворил. Он больше не мог оставаться на Сегероне, не мог он вернуться и к былой жизни. Фенрис бросил раненного Данариуса и перестал быть рабом.
Но он так и не стал свободным.
Вина за то, как он отплатил воинам тумана, так и не оставила его. Куда бы Фенрис не отправился, его призраки следовали за ним, не отступая ни на шаг. Они прятались в зеркалах, они смотрели со дна доверху наполненных пряным вином бокалов, они жили на лезвии меча, с которым Фенрис вовсе не расставался.
Он прибыл в Киркволл, надеясь убить Данариуса, надеясь, что его кровь омоет и очистит незаживающие раны. Тщетно — за спиной у Фенриса лишь прибавилось призраков. Он так и не почувствовал себя свободным. Ни когда убивал своего былого хозяина, ни когда держал в руках жизнь предавшей его сестры, ни когда Защитник Киркволла назвал Фенриса своим другом.
И всё же, хотя бы на одно мимолётное мгновение, затерявшееся в воспоминаниях, Фенрис почувствовал, что может быть кем-то кроме беглого раба. У него не было семьи, с которой Фенрис был связан кровью, не было дома, который можно было назвать своим — но всегда было место в «Висельнике» рядом с Хоуком. Всегда был противник для игры в карты и всегда был друг, что втянет в сомнительную историю. Фенрис не знал, кем сделал его Хоук — преступником или защитником справедливости, но и эта неизвестность казалась правильной. Пока Андерс не взорвал церковь.
Горящие обломки падали с небес, и Фенрис готов был поклясться, что между ним и Хоуком разливается новый океан из огня и пепла. Он будто вновь оказался на берегу Сегерона, и корабль давно уже пропал из вида.
В войне магов и храмовников Фенрис не мог принять ни одной стороны, только не после лет, прожитых в Киркволле. Старые долги тяготили его всё больше, пришла пора дать другим то, что он сам получил волей случая. Дать рабам Тевинтера свободу.
Круг замкнулся. Фенрис вернулся туда, где всё началось — но он не вернулся домой.
